Схиархимандрит Лаврентий: святой прозорливый старец. Великие старцы в наше время Духовное чадо о лаврентия постникова

Я учился в Одесской духовной семинарии и там ненасытно читал книги. А потом владыка благословил меня ехать в Московскую духовную академию. Так я попал в Лавру.

Вскоре встал вопрос, принимать ли монашество или жениться. Я знал, что воля Божия проявляется через обстоятельства и через людей, но, чтобы она проявилась, нужно просить: «Господи, да будет воля Твоя», – просить явить эту волю – и я просил.

Первая половина первого курса Академии, мне 25 лет. Однажды ко мне подходит староста курса и говорит: «Идем писать прошение в монастырь». Я опешил: «С чего ты взял, что я собираюсь в монастырь?». Он отвечает: «Я проходил мимо, когда ты с кем-то стоял и говорил, что нужно идти в монастырь».

А я точно знал, что это слишком серьезно, что это не шутки, что я не мог ни с кем это обсуждать, пока сам не принял решения.

Но тут сразу возникла мысль: «Вот воля Божия». И я пошел и написал прошение. Ни с родителями не советовался, ни с кем-либо другим, маме сказал уже после, когда к ней приехал.

Так я попал в число братии, потом окончил Академию. Я думал, что жизнь так и пройдет, а Господь определил служить на Сахалине… Но перед этим было 17 лет в Лавре, из них 13 с половиной – благочинным.

Самый закрытый монастырь

В Троице-Сергиевой Лавре братия живет сокрыто от глаз паломников. Так устроен почти любой монастырь, но в Лавре это разделение территории более очевидное, чем где-либо. Забор, дежурный у входа на братскую часть…

Я расскажу о случае, который хорошо описывает эту сторону лаврской жизни. В мою бытность благочинным ко мне в гости приехал один батюшка с прихода (мы с ним вместе учились в Одесской семинарии).

Выхожу, а он стоит и разговаривает с какой-то женщиной. Потом она его благодарит, уходит, а он мне объясняет: «Я стою, жду тебя, подходит женщина и говорит: «Батюшка, а можно спросить?», – и задает свой вопрос. Я, как мог, ей ответил.

Она обрадовалась и вдруг говорит: «А вы не из этого монастыря!». Я спрашиваю, откуда она узнала, а она отвечает: «А те, кто живет здесь, с нами не разговаривают – они всегда куда-то торопятся».

Она была права: когда выходишь из монастырской проходной, всегда как будто попадаешь за линию фронта, где пули свистят. Ты должен попасть из точки А в точку Б, а вместо этого сразу начинается: «Можно вас спросить? Можно вас сфотографировать?».

Мы жили как в заповеднике! Не знаю, как сейчас, а тогда даже на заборах были таблички: «Троице-Сергиева Лавра, музей-заповедник». Мы для мирян были как зверушки, которых хочется потрогать. Но трогать зверушек нельзя, иначе им можно повредить.

Когда монах идет по монастырю, он ведь идет не чтобы посмотреть по сторонам… Отец Кирилл (Павлов) всегда нас спрашивал на исповеди: «Храните ли вы зрение?».

Братия всегда выходят с таким расчетом, чтобы только дойти до храма, например. А их останавливают: «Скажите, пожалуйста…». Ты не можешь говорить – ты опоздаешь на службу. С одной стороны, для братии такие разговоры – это непозволительная роскошь…

Вспомните Серафима Саровского: он после причастия шел к себе и ни с кем не разговаривал, а ведь можно было сказать: «Человек приехал к преподобному Серафиму откуда-то из тьмутаракани, у него умирает дочь, и что же это такое? Что это за эгоизм? Почему батюшка ушел и никому слова не сказал?».

Но если бы он отвлекался, он бы потерял благодать Божью. Ведь он стал принимать людей только в последние семь лет жизни, когда стал к этому готов.

Мне 54 года, я до Серафима Саровского не только духовно, но и «календарно» еще не дотянул. Когда я возвращаюсь после Литургии, как правило, меня тут уже кто-то ждет. Остается только укорять себя: «Господи, прости меня, я не могу быть с Тобой, я должен погрузиться в дела».

Бывает, что люди могут одновременно что-то делать, разговаривать, да еще и телевизор для фона включают. Я так не могу, у меня мысли рассеиваются. Поэтому и братия монастыря, особенно после службы и причастия, стараются идти молча.

Отец Михей

Я был благочинным Лавры 13 лет и три месяца. Я очень благодарен Богу, поскольку видел то, чего не видят другие монахи, – добродетели многих-многих-многих наших отцов и братьев. У каждого есть свое сокровище, которое дает ему Господь.

Отец Михей – лаврский звонарь, ныне уже покойный, сам мне рассказывал такой случай. Он был очень маленького роста с рождения. А когда он учился в школе, на нем стали испытывать какой-то препарат, чтобы вызвать рост.

Он вырос, но произошли серьезные гормональные нарушения: не росла борода, голос как у женщины. А сколько раз его за женщину принимали! В 1987 году пришел корреспондент с отцом Михеем поговорить – а этот монах был удивительным звонарем, от Бога – и через раз переспрашивал: «Что вы, матушка, сказали?».

И вот однажды отец Михей мне рассказал: «Очень мне грустно стало, что у меня нет никакого таланта. Да еще в таком убогом состоянии нахожусь. И стал я плакать и просить Господа помочь, что-то мне дать. И вот ночью я увидел сон: мы все стоим к преподобному Сергию, подходит отец Кирилл, и вдруг откуда-то что-то черпает ведром. Я не вижу, что это, но понимаю, что это благодать Божья.

Отец Кирилл несет это ведро, и вдруг из него выплескивается одна капелька, блестящая, как жемчужина, и падает на землю. Все кинулись за ней. И я ее схватил! Открываю ладонь, а она так блестит, что у меня глаза заболели, я и проснулся с болью в глазах. В скором времени после этого я стал слышать, так как не слышат другие!»

Как он стал слышать! Рассказывали, что однажды на заводе ЗИЛ сделали большой колокол. Позвали отца Михея его послушать. Он подошел, легонько дотронулся и говорит: «Не хватает четверти тона». Они уже и сами посчитали, а он без всяких расчетов понял. И посоветовал: «Снимите фаску полмиллиметра – будет звучать чисто». На заводе так и сделали и были в шоке: они со всем своим техническим аппаратом не знали, что делать с этим колоколом.

Вот такой отец Михей был. Когда он это рассказывал, всегда говорил: «Отец Кирилл ведь целое ведро нес, а мне одна капелька досталась, и что эта капелька сделала».

Слева – Игумен Михей (Тимофеев)

Скрытые дары

Отец Кирилл (Павлов) даже нам старался не показывать свою духовную жизнь. Я жил через стеночку, приходишь к батюшке утром, а он скрывает, что всю ночь молился. Любая добродетель глубоко целомудренна.

Когда архиепископа Василия (Кривошеина), который жил в одно время в одном монастыре с преподобным Силуаном на Афоне, однажды попросили рассказать о старце, он ответил: «Я ничего не могу сказать, я его тогда не видел. Он не был облечен каким-то саном, духовника, например, через который может проявляться благодать. Он был простым монахом и прятал благодать Божью».

Так же и отец Кирилл. Я никогда не просил его: «Батюшка, помолитесь, как мне поступить в такой-то ситуации?». Я говорил только: «Батюшка, подумайте со мной, как мне лучше тут поступить», – потому что слова о молитве были бы уже поводом к тщеславию.

Когда я только полгода как пришел в монастырь, поступил в Академию и был послушником, меня один владыка звал к себе в иподьяконы. Говорит: «Давай ко мне в епархию, я тебя быстро рукоположу, будешь служить». Владыка был близок к тогдашнему наместнику Лавры. Но я чувствовал, что нужно было оставаться в обители: я еще не оперившийся птенец, куда мне ехать?

Пришел к отцу Кириллу, с которым был тогда знаком всего полгода. Спрашиваю: «Батюшка, как мне поступить? Как волю Божью узнать?». Отец Кирилл отвечает: «Выбирай, куда твое сердце располагает. Можешь идти – а можешь и тут остаться». Я говорю: «Батюшка, я волю Божью хочу узнать», – но чувствую, что он закрылся.

Но я настолько загорелся, что сказал: «Если бы я хотел идти или не идти по своей воле, то я бы к вам не пришел. Я отрекся от своей воли и пришел к вам спросить волю Божью, а вы мне не хотите помочь. Погибнет моя душа – Господь спросит с вас». Отец Кирилл меня обнял, а у меня уже слезы текут, и говорит: «Успокойся, не ходи ты никуда».

После этого у нас с батюшкой контакт появился. А я ответил тому владыке: «Я никуда из обители не пойду, только разве что выгонят». Но на батюшку не ссылался.

Отец Селафиил

Я расспрашивал, когда жил в Лавре, о том, как там было до меня. Ведь далеко не все записано. Например, после войны, в 1950-е, в Лавру специально заселили неверующих людей. В братских корпусах жили семейные люди, а рядом – монахи, сколько их тогда было.

И вот один такой семейный мужик, в Бога не веривший, как мне рассказывали, любил песни на гармошке наяривать. Как православный праздник – так его бес разжигает, он на двор и играть.

Однажды кто-то из братии не выдержал и сказал ему: что же ты делаешь, Бог же и покарать может. Той же ночью этот человек умер. Это была огромная встряска для всех, хотя некоторые и говорили: «Ну, бывает, перепил». Если человек не хочет верить, он не поверит.

Послушаний у тех отцов было гораздо больше, чем в мои времена. Я застал отца схимонаха Селафиила, он был фронтовик, прожил 94 года. Силищи был немеряной, редко кто из студентов мог его победить в армрестлинге. Проиграв старенькому отцу Селафиилу, студенты от стыда за гантели и гири брались.

А в келье у старца висел портрет Феодорушки – его жены, которая в 60 лет умерла. Она взяла с него слово, умирая, что он больше не женится и пойдет в монастырь. Он дал слово и пошел в обитель, тоже лет в 60, хотя выглядел на 40.

Потом рассказывал: «Я, – говорит, – не знал, как все устроено. Мне сказали: ты теперь послушник. Я понял так: раз я послушник, значит, я всех слушаюсь. Мне один монах скажет: принеси, – я принесу, другой: убери, – я уберу, третий: помоги, – я помогу». Всё это накладывалось, он бегал так, что однажды шел куда-то и обессилел – упал.

Благочинный увидел, выяснил, в чем дело, почему с раннего утра и до поздней ночи отец Селафиил с ног сбивается, и засмеялся: «Запомни, послушник, ты должен слушаться меня, отца благочинного. А остальное не нужно».

Это был очень любвеобильный старец. Люди к нему, когда он заболел, в келью на исповедь ходили, хотя обычно у нас не принято, чтобы женщины в кельи заходили. А он всех принимал и угощал еще.

Поначалу отец Селафиил был крепкий, а по старости его, бывало, качнет – он и упасть может. Дали ему келейника. Ведет его келейник через всю Лавру на молебен к преподобному Сергию, а дело было зимой, на дворе снег, скользко. Келейник Вася поскользнулся – и не старец на юноше, а юноша на старце повис. И ничего! «Держись, Вася», – приговаривает отец Селафиил и дальше идет.

Архимандрит Виталий

Недавно похоронили отца архимандрита Виталия – это был потрясающий человек.

Он каждый день ходил на братский молебен. Не все на него ходят, а отец Виталий вдобавок нес хозяйственное послушание, был помощником эконома, потом заведовал лавкой. Он рассказал такой случай: «Однажды уже сил не осталось. Бегаешь по послушаниям, а вечером служба, еще нужно все правила вычитать, чтобы утром послужить. Я физически уже не мог».

Пришел он к отцу Кириллу и стал жаловаться: «Батюшка, так тяжело каждый день ходить на братский». Отец Кирилл отвечает: «Отец Виталий, все должно делаться по силам. Если устал – не ходи, отдохни».

Отец Виталий вспоминал: «Я как услышал это – мне так стало хорошо! На следующее утро я просыпаюсь, вспоминаю, что у батюшки спросился – могу и еще немного поспать. Только я закрыл глаза – и вижу преподобного Сергия. Преподобный Сергий говорит: «Все вы лентяи! Отец Симон – вот он раб Божий».

Тогда у нас один был отец Симон – инспектор Московской духовной семинарии и академии. Потом он был митрополитом Рязанским, а теперь уже скончался.

Отец Виталий говорит: «Я вскочил, оделся, прибегаю – успел!».

А у отца Симона тогда убиралась одна бабулечка. Отец Виталий к ней подходит и спрашивает: «Отец Симон ведь на братский молебен редко ходит?». Она отвечает: «Да, на братский он не всегда ходит, но каждое утро встает и начинает день с молебна преподобному Сергию». У отца Виталия даже слезы пошли, и он потом каждый день ходил на братский.

Отец Афанасий

Отец Афанасий – настоятель и смотритель Троицкого собора – был как ребенок. Человек удивительной чистоты и ревности. Мы над ним по-монашески шутили иногда. Но на иную шутку отец Афанасий строго отвечает: «Ты мне зубы не заговаривай, я еще правило не успел дочитать».

Молитвенные правила – это как гимнастика, упражнение для души; или как для обычного человека прибрать квартиру, помыть тело. Например, у нас был отец Нил, в схиме скончался. Если он когда-либо пропускал правила, то всегда это записывал, и когда уходил в отпуск, то все правила прочитывал по несколько раз – возмещал.

Отец Софроний

Иеродиакон Софроний тоже был фронтовик. Он очень любил всех нищих, калек и больных. Все, что у него было, он раздавал. В его келье висела лампочка, стол и стул стояли, а больше ничего не было. Иконы – и те бумажные. Он всегда с обеда набирал еду. Смотрю: берет селедку, заворачивает в две салфетки и в карман. Мне его подрясник жалко.

Я думаю: что он, не наедается, что ли? А он юродствовал. На самом деле он все, что выносил, людям раздавал. Когда у него ничего не было, он мог прибежать ко мне.

Стучал в келью всегда кулаком, и я знал, что это отец Софроний. «Слушай, – говорит, – там одна женщина, у нее беда приключилась, ей нужно как-то помочь, дай что-нибудь!». Я говорю: «Я же тебе вчера давал», – «Это была другая женщина! Что-нибудь дай все-таки!».

Потом оказалось, что он не только ко мне, он еще и к казначею ходил, он всех обходил, у всех брал, всё раздавал. Смотришь, он со всеми нищими разговаривает, слушает-слушает, переживает, старается утешить, помочь.

Отец Алексей

Отец Алексей молодым погиб – разбился на машине. Высокого роста был, выше меня, такой русский красавец, с 46-м или 47-м размером обуви. Еще будучи студентом, он копал могилы, хоронил бездомных или бабушек одиноких, которых больше хоронить некому, а когда перешел в монастырь, ему оставили такое же послушание.

Он сделал себе лопату из вертолетной лопасти, здоровую такую, и копал. И те гробокопатели, которые там же за деньги работали, зная, что он хоронит бездомных, приходили и помогали ему бесплатно.

В начале 90-х в моргах иногда не работали морозильные камеры. Привезут, бывает, неизвестно откуда, неизвестно кого. Человек лежит – уже черный, смрад страшный стоит. Отец Алексей и таких хоронил. Ему купили «Газель», и он в этой «Газели» из морга покойников на кладбище возил, там несколько гробов помещалось.

Я вспоминаю, как один молодой монах поехал ему помогать – отец Алексей попросил. Этот молодой человек потом рассказывал: «Меня блудная брань мучала. Приезжаем на кладбище, и я прошу, чтобы отец Алексей открыл какой-нибудь гроб посмотреть. Так и поясняю: блудная брань напала».

Отец Алексей ему говорит: «Сейчас, тут вот женщину нашли – она повесилась в лесу». Он гроб открывает, а лето ведь, там череп, кожа уже сошла, и выбегает здоровый жирный таракан. Молодой монах говорил, как пахнуло на него, так у него весь завтрак поперек горла и встал.

Похоронили они ее. Он говорил потом: «Назад едем в «Газели», на душе мирно. Мимо идут парни с девушками в обнимку, а меня ничего не трогает!». Память смертная, как отцы писали, очень помогает со страстями бороться.

Послушания

Чем отличается церковный человек от нецерковного? Церковный помимо рассудка живет и сердцем. Как мать чувствует своего ребенка, так отец духовный чувствует своих детей, молится за них.

Я как благочинный должен был назначать послушания. Кто пойдет служить на приходы за стенами монастыря, кто в женский монастырь на месяц или два служить – у нас было 26 точек за стенами обители. Кто поет, кто читает в храмах Лавры, кто исповедует на ранней Литургии, кто исповедует на поздней, кто служит и так далее.

«Личный состав» на мне, и это бывало очень трудно, потому что где люди – там и искушения. Кто-то скажет «благословите» – и пойдет, куда назначено, а кто-то начнет охать и ахать, что в женском монастыре, например, у игумении характер тяжелый.

Многие монахи были очень старенькие, почти умирали, и я им назначал келейника, который им помогал. Келейники порой приходили и рассказывали очень поучительные вещи.

Один монах ухаживал за таким старцем, а тот был очень суровый (как пишет старец Иосиф Исихаст, в монастыре нужны и мягкие люди, как вата, и твердые, как железо – и те, и те нужны). Этот старец келейника и принимать не хотел.

Молодой монах пришел к нему, а тот говорит: «Мне никто не нужен». У старца уже вши завелись, молодой монах его помыл, стал за ним ухаживать. У него два келейника менялись: то один, то другой. Один ухаживал, как мама за ребенком, а другой просто спросит: «Что, батюшка, вам нужно? Ничего? Тогда я пошел». Старец уже настолько к заботливому келейнику прилепился, что и второго про него спрашивал, когда придет.

Когда старец умер, его келейник пришел ко мне, сказал: «Скончался», – и разрыдался. Я его обнял и говорю: «Ты же знал, что уже подходит?». Он мне так ответил: «Да, я это видел, но у Бога нет копий, у Него всегда оригинал. Я понимаю, что такой человек больше на земле не появится. Мне так было жалко с ним расставаться».

Многие светские завидовали, когда узнавали, что если монах заболел, то у него будут два послушника, которые и в храм его возят, и ухаживают за ним. «Как у вас здорово! У нас будешь валяться, в дом престарелых сдадут, а у вас своих не бросают!». Я таким отвечал: «У нас, наоборот, послушники просятся поухаживать за каким-нибудь старцем, понимая, что это дело любви».

Когда говоришь со старцами, это укрепляет дух, ты понимаешь, что такое братство, единство. Это опыт, который не вычитаешь в книжке. То, что в книжке, проходит через сознание, а в жизни это проходит через сердце.

Бывали и стычки, и непослушание. Я помню, однажды одного монаха написал на послушание, а он раздосадовался на меня, пришел и говорит: «Нет, я туда не пойду». А сам мне в отцы годится. Что делать? Я подошел к отцу Кириллу и говорю, не называя имен: «Батюшка, как быть? Написал человека на послушание, он отказался. Я не хочу к отцу наместнику идти жаловаться, как вы посоветуете поступить?». Он говорит: «Давай за него помолимся».

Прошло несколько минут, и этот монах приходит на исповедь. Потом слышу – в келью стучится. Я открываю дверь, он сходу на колени: «Прости меня, отец, я согрешил». Я ему тут же земной поклон: «Прости меня, брат, и я согрешил!» С той поры, куда его ни напишешь – он всегда шел. Это отец Кирилл и его молитвы.

Отец Кирилл

Одна женщина, уже покойная, а в 1986 году старушка, была духовной дочерью отца Кирилла. Она мне рассказывала: «Я работала на заводе в Москве, а приехала на исповедь в Одессу к отцу Кукше (преподобный Кукша скончался в 1964 году, а она как раз незадолго до его смерти там побывала). Батюшка на исповеди спрашивает: «Ты откуда?». – «С Москвы». – «О, у вас там за огородами Лавра, езжай туда! Там найдешь отца Кирилла, ходи к нему на исповедь». Отец Кирилл тогда еще был совсем молодой, ему 45-ти лет не было.

Она вспоминала: «У меня имя сразу вылетело из головы. Приехала в Лавру, хожу, молюсь, смотрю. Идет батюшка, у меня от сердца отлегло, я спрашиваю, как этого батюшку зовут, а мне отвечают, что это отец Кирилл. Пришла к нему на исповедь. А я же на заводе работаю, молодая, незамужняя, там ребята шутят, пристают, у меня такие помыслы бывают, что мне стыдно монаху об этом говорить. Не стала говорить: думаю, в следующий раз. В следующий раз приехала – снова не могу сказать, стыдно мне. Закончила, батюшка молчит, потом нагибает мою голову и говорит: «Что же ты вот этот грех не исповедуешь? Умрешь, не дай Бог, куда же душа пойдет?».

Отец Кирилл принимал народ, а я жил через оргалитовую перегородку от него. Слышал, как он читал вечерние молитвы: время полпервого или час ночи, а в пять он уже будет на ногах. Я пытался даже беречь его…

Однажды вышел тихонько, вижу – в коридоре народ, отец Кирилл исповеди принимает, около полуночи. Я людям говорю: «Давайте тихонечко на выход, батюшке и отдыхать надо», – и вывел. Захожу к отцу Кириллу, говорю: «Батюшка, отдыхать надо все-таки, там и людей уже нет», – а он меня взял за руку и говорит: «Они ушли, а у меня это все на сердце, я спать не смогу».

Один монах (он ещё жив, поэтому не буду его имени называть) мне рассказал: «Я прибегаю в храм, а батюшка уже закончил исповедь. Я стучусь в келью – он открывает. Батюшка, я исповедоваться хочу! Он улыбается, говорит, если до утра ничего не случится, то после братского сразу исповедует. Я ушел, а на душе: «Что же это такое! Что за духовник! Как это так?!». Негодования все больше и больше. Я всех святых вспомнил!

Наутро встаю, прихожу на братский, а после мы подходим под благословение. Подхожу к батюшке, а он говорит: «Прости меня за вчерашнее». Он у меня первым попросил прощения! Я поклонился и ушел. Потом пришел и говорю: «Батюшка, простите меня окаянного!».

Один из нынешних епископов рассказывал, что в молодости бросил было духовное учебное заведение. Потом пришел к отцу Кириллу и говорит, что родители против, в Бога не верят. Будущий владыка из-за этого очень переживал. Батюшка его так утешил: «Не переживай, они оба – и мама, и папа – придут к Богу в свое время». И точно, его папа незадолго до своей смерти построил в поселке храм.

Не надейтеся на князи, на сыны человеческия

Нужно помнить, что и в монастыре есть грехи, есть страсти, потому что есть люди. У каждого человека есть и какая-то немощь. Господь это допускает, чтобы мы не возгордились. Страшно, когда люди нарисуют себе картинку чьей-то праведности, а потом вдруг эта картинка рушится, и тут же рушится вся их вера.

Были и у нас в Лавре искушения: один монах (он жил в Лавре, но не был в штате) сильно выпивал, даже из кабака как-то звонили: заберите, мол. Но он и крепко каялся: тысячу земных поклонов утром клал.

Было и такое искушение: за одним из иеромонахов женщина болящая начала гоняться. Даже через монастырский забор лазила, с нечеловеческой ловкостью. Кричит, что это ее муж, а на самом деле он и не знает, откуда она взялась, и исповедовать на службе из-за нее боится, потому что она во время исповеди истерику может устроить…

Игумен и великая тайна Лавры

Жизнь Лавры – тайна, к которой мы можем прикоснуться, но никогда не познаем до конца. Почему легче жить и спасаться в монастыре? Почему я избрал этот образ жизни? Я ведь ни разу об этом не пожалел, потому что увидел то, чего не могут увидеть миряне и даже студенты.

Был такой замечательный случай. Пришел однажды, примерно в середине 80-х, один человек и спрашивает идущего мимо монаха: «Кто у вас самый главный? Я хочу пожаловаться!». Ему показалось, что с ним как-то не так поступили.

Монах говорит: «Вам к самому главному? Хорошо!» И заводит его в Троицкий собор, к раке преподобного: «Вот у нас самый главный». Тот в ярости: «Вы что, меня за дурака принимаете? Он же мертвый!». – «У нас нет мертвых, Бог наш – не Бог мертвых, а Бог живых! Мы каждое утро приходим и берем у него благословение, тут тело почивает, а душа управляет обителью».

Этот человек задумался, ушел. Потом он стал настоящим христианином, приходил и всегда вспоминал, как монах поразил его таким простым ответом.

Лаврой управляет преподобный Сергий. Мы не знаем, почему одно происходит так, а другое иначе. Но мы доверяем преподобному. Святой Антоний Великий спрашивал Бога – и то не получил ответа. Мудрейший, просвещенный, имеющий дары… Он говорил: «Почему, Господи, одни рождаются больными, а другие здоровыми? Почему одни живут счастливо, а другие нет? Одни умирают молодыми, а другие в старости?». А Господь ответил ему: «Не испытывай судеб Божиих».

Записала Александра Сопова

К 90-летию со дня рождения архимандрита Наума (Байбородина)

19 декабря 2017 года, в день памяти святителя Николая, исполнилось бы 90 лет архимандриту Науму (Байбородину), до пострига носившему имя Мирликийского чудотворца. 60 лет батюшка являлся насельником Свято-Троицкой Сергиевой лавры, а теперь по кончине в канун праздника Покрова Пресвятой Богородицы, верим, пребывает в обителях вечных. Для кого-то и его молитва была покровом.

Старца вспоминают чада, ученики, сослужители-собратья, матушки игумении...

«Иисусова молитва была его основным деланием»

Матфей, епископ Шуйский и Тейковский:

Трудно о таких людях говорить... Это великий человек. Те семена, которые он посеял на всероссийской ниве церковной, еще дадут плоды, которые мы увидим.

Он и в прошлое своим взором проникал, и в будущее – как пророк. То, что он говорил, – всё сбывалось. Знал, что пройдено каждой душой; мог обличить, если у человека были нераскаянные грехи. Но старался так его направить, чтобы впредь он смог уберечься от козней вражиих. Много и чудес бывало.

Сам отец Наум был очень строгим монахом. Никогда не было такого, чтобы он правило пропустил без какой-либо уважительной причины; больным приходил на братский молебен. Всегда присутствовал на полунощнице. В это время можно было взять у него благословение, о чем-то спросить.

Монашествующих, как, впрочем, и мирян, наставлял в Иисусовой молитве. Сам жил молитвой и радел о возрождении умного делания, разоряемого у нас в стране при безбожной советской власти. Написал по этой теме кандидатскую диссертацию. Практиковал умное делание и других вдохновлял подвизаться: «Раньше, – недоумевал порой отец Наум, – пятисотница была элементарным деланием монашествующих. Мы-то почему ее сейчас не берем на вооружение?» Всем по-разному благословлял: кому сотницу, кому тысячу. Учил правильному дыханию при молитве. К каждому подходил индивидуально. Молитва – это сокровенное делание, никаких общих советов тут быть не может.

Про апостолов сказано: явились им разделяющиеся языки как бы огненные… (Деян. 2:2–3). Святой Иоанн Предтеча указывал на то, что Сын Божий будет крестить Духом Святым и огнем (Лк. 3:16). И как желал бы, чтобы огонь уже возгорелся! (Лк. 12:49), – говорит Господь. В отце Науме чувствовалось это огненное дыхание.

Мне случалось нести у него послушание письмовода. Я видел, что письмо даже еще не вскрыто, а батюшка уже знал его содержание и ответ, который надо отправить по указанному на конверте обратному адресу. Его прозорливость поражала, как и глубина даваемых им кратких ответов. Он никогда не распылялся. Смотрел в корень. Ведь можно всё красноречиво обосновать, а суть уйдет. Отец Наум всегда отвечал кратко и по делу. Одного-двух его слов было достаточно, чтобы понять, что делать.

Исповедовал отец Наум всегда очень глубоко. Главное, как это следовало из его духовнической практики и из опыта исповеди у него, – добиться сокрушения, подлинного раскаяния. Когда исповедь поверхностна, может быть, надо обратить внимание на те грехи, которые позволят человеку ощутить сокрушение. Отец Наум это умел. Мог обличить любого высокоумного ученого. Валерий Яковлевич Саврей, профессор МГУ и Московской духовной академии, привез к нему как-то раз пятерых академиков: математика, филолога и еще кого-то. И каждому отец Наум задал такой вопрос из его области знаний, на который им не под силу оказалось ответить. Так он мог обратить даже самых самоуверенных к Богу. Смирится человек немножко, поймет ограниченность своего ума, и сердце евангельским истинам открывается.

Старец радел о возрождении в обителях жизни по святоотеческим уставам. Благословил издать устав Пахомия Великого и раздавал нам для изучения и освоения. У батюшки много издавалось, по крайней мере, для чад проповедей, трудов. Огромным количеством святоотеческой литературы он нас всегда снабжал. Мы всё это по его благословению читали.

Многих святых батюшка очень любил. Например, преподобного Амвросия Оптинского. Просил нас выборку сделать из его наставлений – помню, и я этим занимался. Отец Наум как-то сокровенно переживал жизнь этого святого: в себя впитывал это благодатью растворенное бытие и нам пытался привить вкус к такой жизни. Через восприятие отца Наума и мы святоотеческий опыт как-то живо воспринимали и пытались в чем-то святым Отцам подражать. Батюшка называл преподобного Амвросия Оптинского пророком XIX века. Да и сам отец Наум был для нас пророком наших времен.

Батюшка за людей молился, а народ его вымаливал

Архимандрит Лаврентий (Постников), насельник Свято-Троицкой Сергиевой лавры:

Отец Наум служил Богу и людям. Всем угодить невозможно. Когда он говорил наставления, кто-то легко и радостно воспринимал его слова, другие отходили опечаленные (см. Мф. 19:22).

Мы прожили рядом с отцом Наумом почти 60 лет. Плохого я ни в нем, ни от него за все эти годы ничего не видел. Подход к людям у него был свой. Когда мы придерживаемся канонических правил и не отходим ни вправо, ни влево – наш путь правильный. К отцу Науму и шли люди, чтобы уточнить: не уклонились ли они от заповеданного пути. Если бы он говорил что-то не то, верующий народ бы за ним не шел.

Отец Наум был тружеником. Когда он молился – я не знаю. Он всегда был на людях, весь в их нуждах, во всё вникал. Раз с народом всегда находился, поучал их, как надо жить, молился за всех, значит, и народ за него молился. И наверняка, даже если батюшка согрешал, народ своего старца вымаливал.

«У таких великих старцев только Суд Божий может определить их духовный КПД»

Архимандрит Захария (Шкурихин), насельник Свято-Троицкой Сергиевой лавры:

Мы жили с отцом Наумом рядом, у нас келии были на одном этаже. Иногда пересекались на трапезе. Он был строг. Замечания делал. Иногда скажешь что-то не то или во внешнем виде у тебя что-то не так – всё видел. Но всегда по делу выговаривал.

В монастыре тесное общение между братиями. Всегда видно: человек молится или просто так, «ворон считает». Отец Наум молился. Он, конечно, много времени приему народа уделял. Но на службе старался сосредоточиться, напряженно вникал в слова богослужения. Про синодики, когда его однажды спросили, почему он их не читает, говорил: «Пусть их молодежь читает, чтобы у них помыслов поменьше было».

У таких великих старцев только Суд Божий может определить их духовный КПД. Сейчас окормлять народ в нашем современном мире очень сложно. Владыка Феогност Сергиево-Посадский, наш наместник, всегда очень удивлялся, как отец Наум всех может помнить: кто где в епархиях, в каких отдаленных монастырях, в каких малых городах да в заброшенных деревеньках, и при этом у кого какие горести, проблемы, внутренние искушения. Что-то кому-то отсылал, через кого-то передавал… Получал письма, писал ответы.

Помню, как-то к нему приехали одни рабы Божии – у них масса проблем, жить негде… Он их сразу благословляет: «Поезжайте туда-то. Вот как раз, – подзывает кого-то, – туда люди едут. Дом сейчас пустует. Там и будете жить». Лишенные крова туда поехали; их сразу поселили, они там прожили несколько лет. Потом им говорят: «Всё, съезжайте». Им, конечно, жалко было оставить то, что было нажито за эти годы, но оставили уже всё это для следующих жильцов. А у них как-то жизнь дальше устроилась. Всё по его молитве происходило гладко и точно само собой. Также было и у монашествующих – все проблемы, и внутренние, и чисто житейские, бытовые, по благословению отца Наума разрешались.

Господь сотворил чудо

Иеросхимонах Валентин (Гуревич), духовник московского Донского ставропигиального мужского монастыря:

Одно время после тяжелой операции я жил в Вознесенском Оршином монастыре Тверской епархии. Там недалеко от монастыря находится селение Эмаус. Видимо, в свое время какой-то благочестивый помещик дал такое название своей вотчине. А рок-группы почему-то тяготеют к такого рода топонимам. Им нравятся библейские названия: Назарет, Эмаус и т.д. И вот они облюбовали это село для проведения рок-фестиваля. Так как село находится в чистом поле, то звук от колонок с усилителями оглушал всю округу. Такое было попущено искушение. Тогда матушка Евпраксия (Инбер), настоятельница Вознесенского Оршина монастыря, получила от архимандрита Наума благословение: всем читать акафист Архангелу Михаилу. Отец Наум очень почитал Архистратига – ему посвящены теперь уже два монастыря на родине старца: женский в его родном селе Мало-Ирменка Ордынского района Новосибирской областии и мужской в близлежащем селе Козиха. Промыслительно и то, что 40 дней отца Наума пришлись на празднование памяти Архангела Михаила и всех Сил Бесплотных. Матушка игумения со всеми сестрами и девочками из монастырского приюта, а также я, проживавший тогда в монастыре, – мы все стали читать акафист Архангелу Михаилу. И Господь сотворил чудо. В монастыре водворилась тишина. Это было, действительно, чудо, потому что стоило выйти за ограду обители, как музыка гремела; делаешь шаг назад в монастырь – и тишина! Я сам несколько раз проверял – выходил за заборчик и заходил: буквально метр, а за низенькой символической оградой не слышно этого грохота. Это необъяснимо с точки зрения законов физики.

Другой пример. Чада отца Наума активно обращали к вере своих знакомых и коллег. Так, ныне профессор Московской духовной академии и Сретенской семинарии Алексей Иванович Сидоров в то время еще преподавал в МГУ, где помог креститься учившейся на отделении славянской филологии финке Кирси Марита Ритониеми. Она так же, как и он, вошла в число духовных чад архимандрита Наума. Приняла монашество. Одно время была настоятельницей Вознесенского Оршина монастыря, а потом правящий архиерей, преобразовав Тверское подворье обители в самостоятельный Свято-Екатерининский монастырь, направил матушку Иулианию (ее имя в постриге) туда игуменией. Время от времени возникали искушения, враг противодействовал возрождению монастырей. Тогда матушки Иулиания и поставленная на ее место в Вознесенский Оршин монастырь Евпраксия вместе могли беседовать с чиновниками, а все сестры и девочки приюта в это время пели в храме Трисвятое. И всё – слава Богу – улаживалось.

«Все мы под его молитвой как под покровом находились»

Игумения Елена (Богдан), настоятельница Свято-Воскресенского женского монастыря г. Мурома Муромской епархии Владимирской митрополии:

Это Божий человек. Святой жизни. Его мама схимонахиня Сергия была очень благочестивой женщиной. Жили они под Новосибирском. Дети у нее все умирали во младенчестве. Когда на Николин день 90 лет назад у нее родился очередной мальчик – тоже слабенький, – она молилась: «Господи и Матерь Божия, оставьте мне его, пусть он будет как святитель Николай». Ее материнская молитва была услышана. Младенца окрестили с именем Николай. Он всю свою жизнь, как святитель Николай, посвятил служению Богу и людям – это самое главное.

Монах он был исключительный для нашего времени. Подвизался по древним монашеским уставам. Сам был делателем послушания и нас наставлял в самоотречении. Послушание – превыше всего.

Очень помогал нам своей молитвой. Когда у монашествующих случались искушения, Господь попускал согрешить, отец Наум вымаливал даже сильно израненных грехом. Как-то незримо всё управлялось, души врачевались. Все мы под его молитвой как под покровом находились – чувствовалось это. Думаю, что и сейчас Господь даст ему такое благодатное состояние помогать всем, кто будет прибегать к нему.

Подражатель преподобного Сергия

Игумения Олимпиада (Баранова), настоятельница Покровского Хотькова ставропигиального женского монастыря:

Самый добрейший, самый святейший – что еще об отце Науме сказать?! К каждому человеку у него был свой подход. Монашествующих батюшка наставлял неустанно молиться, не забывать Иисусову молитву – это самое главное. А все житейское – приложится (Мф. 6:33), – напоминал нам. Знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду прежде вашего прошения у Него (Мф. 6:8). Сам он был очень достойным монахом без преувеличения сказать – подражателем преподобного Сергия. Нашему монастырю, где почивают мощи родителей Игумена земли Русской, батюшка помогал и помогает молитвами, причем непрестанными.

Батюшка очень любил монахов

Иеромонах Николай (Елачев), благочинный Николо-Шартомского мужского монастыря Шуйской епархии Ивановской митрополии:

Батюшка навсегда останется в наших сердцах. В Николо-Шартомском монастыре вся братия собрана им. Многих из нас он извлек из самой пучины мира и наставил на путь ко спасению. Все мы по его благословению и его молитвами пришли в обитель Господу послужить и сейчас благодарны за это ему.

Сколько из его чад уже хиротонисано во епископов, митрополитов! Скольких он вырастил игуменов, игумений, священников добрых подарил пастве Христовой, монахов и монахинь для Церкви нашей святой воспитал.

У батюшки была своя методика обращать в монашество. Благословит тебя, ранее куролесившего по жизни мужика, храм восстанавливать: пока трудишься над развалинами, такой искус пройдешь! Так тебя враг потреплет, что сам поймешь, что в жизни главное. Аскетика из отвлеченного занятия насущной необходимостью становилась. Многие храмы у нас братия, прежде чем прийти в монастырь, возрождала в Новосибирске, Приазовске и других городах.

Годы проходили, прежде чем отец Наум благословлял на монашество. Только ему как старцу и было открыто, куда склоняется та или иная душа. Кому-то он сразу мог сказать, что его путь – монашество, другому через 3 года, третьему через 5 лет. Каждому индивидуально – когда человек становился к этому готов.

Радовало батюшку наше послушание Богу, Евангелию, тому, что Господь через старца нам открывал. А наши грехи его огорчали. Бывало, если по своеволию действовать начнем, тут же набедокурим и к нему возвращаемся: «Что делать-то теперь?..» Отец Наум по-отечески принимал, не гнал кающегося.

Мог он обличить и самый тайный твой грех – даже подчас как-то незаметно, через кого-то, но тебе всё открывалось и ты начинал понимать, в чем надо покаяться. У всех нас есть свои немощи. Но старец знал, кто какое наставление может понести: кому-то мог при всех взбучку устроить, но не по страсти, а для вразумления; а кого-то потихонечку наедине в чувство приводил.

Батюшка очень любил монахов. Весь воодушевлялся, когда кто-то за благословением на монашество приезжал к нему. Даже если просто человек в обитель собирался поехать потрудиться, пожить при монастыре, уже старец ликовал.

Отец Наум всегда наставлял: «Читайте Евангелие – там всё написано». Для нас он старец: знаем, что говорил нам не от себя, а открывал волю Божию.

Записала Ольга Орлова

ПРАВОСЛАВНАЯ ЖИЗНЬ

ТЫ НЕ ПОЙ, СОЛОВЕЙ, СЛАДКОЙ ПЕСНИ СВОЕЙ

Любимый кант

Марию Ивановну Паршукову (в постриге мантийную монахиню Марию) знают по всему бывшему Союзу. Уроженка Коми земли, она в советское время много лет несла при Троице-Сергиевой лавре послушание странноприимства. «К ней ехали и с севера, и с юга, – рассказывает о своей тёте Галина Белякова, – и всех, бывало, тётя Маша приветит, накормит и обогреет. Братья и сёстры во Христе, приезжая к ней в Загорск, засиживались за разговорами до глубокой ночи: делились с ней своими проблемами, потом все вместе молились, пели духовные канты. А то и блаженных, бесноватых, юродивых в своём домике принимала. А это ведь очень тяжёлый крест. Помню, какие-то большие начальники к ней приезжали, прокуроры, известные артисты. Но в основном ехали простые люди. Всем хотелось попасть к преподобному Сергию и пожить при Лавре хотя бы несколько дней...»

В 2005 году Марию Ивановну разбил паралич – последствие инсульта. Родственники перевезли её на родину, в Республику Коми, как казалось тогда – умирать. Врачи предупреждали, что она долго не протянет. Но по молитвам своих многочисленных «странников» – братьев и сестёр во Христе, родственников, а также старцев Троице-Сергиевой лавры, благодаря любящему уходу своей племянницы Мария Ивановна жива по сей день.

Как прежде в Сергиевом Посаде, так и сейчас в домике Марии Ивановны на тихой улочке Охотничьей в посёлке В. Максаковка шумно от многочисленных посетителей, не смолкают голоса детишек.

– Марья Ивановна очень любит детишек, – рассказывает мне Галина Валерьяновна. – Она всю свою жизнь проработала с детьми. Сразу же после окончания школы устроилась в садик. А переехав в Загорск, работала именно в детских учреждениях. В нашей семье было девять детей, и она помогала маме воспитывать нас. Всех привела к Богу, у шестерых моих братьев и сестёр стала крёстной. С малых лет постоянно водила нас в Свято-Казанский храм на службы. А до него десять километров пешком (тогда автобусы не ходили), да и обратно. Если мы уставали, она по очереди несла нас на плечах. А зимой вся дорога заметена, огромные сугробы...

– После службы отец Владимир Жохов приглашал певчих к себе в дом на спевку, – вспоминает ещё племянница матушки. – Тётя Маша тоже пела в церковном хоре. Пока они занимались, мы находились с детьми у батюшки на веранде. Играли там, пока певчие репетировали.

Моста через Сысолу тогда ещё не было, и во время ледохода мы не могли попасть в храм. Поэтому все старушки с Максаковки собирались молиться в нашем доме. У нас как домовая церковь была. Помню, как бабушка рано утром поднимала нас на молитву. А нам хотелось ещё поспать – дети есть дети. Мы умывались, читали утреннее правило, потом крёстная тётя Маша напоминала: «Сегодня воскресный день, акафист-то почитайте!» И мы читали ещё какой-нибудь акафист, обычно Божьей Матери. Потом садились возле печки – у нас посреди комнаты тогда топилась печь – и начинали петь духовные канты. К этому, конечно, крёстная нас всех приучила.

Вначале пели её любимое песнопение, потом бабушкино, потом мамино. У крёстной любимая песнь: «Величит душа моя Господа, и возрадовася дух мой о Бозе Спасе моем...». У нас у всех были свои любимые канты, и мы по очереди их пропевали.

– Крёстная, ты помнишь, как канты учила нас петь? – обращается Галина к своей тёте, лежащей на кровати.

– Как же не помнишь? Вчера ещё «Соловья» пела. «Ты не пой, соловей, сладкой песни своей...» – подсказывает Галина. И матушка Мария тут же ей подпевает: «...И молитве моей не мешай, соловей».

– А помнишь, какой любимый кант был у моей мамы? «Не ропщи на суровую долю», – опять запевает Галина, и Мария Ивановна подхватывает:

Крест суровый покорно неси,
Уповай же на Господа Бога
И с терпением силы проси.
Бог послал тебе все испытанья,
Чтоб окрепнуть в тяжёлой борьбе.
Все те скорби и муки, страданья, –
В этой жизни на пользу тебе.
Так не вздумай же в тяжкое время
Передать своё горе кому,
Только Господу Богу молися,
Доверяйся Ему одному...

Удивительно было видеть, как старушка, прикованная к постели, поёт о своём кресте... Со слов её племянницы я уже знал, что с детства матушка Мария была большая певунья, даже играла на гармошке, а в Лавре пела в любительском хоре.

«Просите, что хотите»

Архимандрит Лаврентий (Постников) со своими духовными чадами

Сама Галина всю жизнь прослужила певчей при Лавре, потом – в лаврском скиту в Сабурово. А сейчас она руководит хором при храме Сергия Радонежского в Максаковке. И всё это – благодаря своей любимой тёте.

– Когда я переехала жить в Загорск к крёстной, – рассказывает Галина, – то она первым делом повела меня в музыкальную школу. Сама она очень страдала оттого, что у неё не было музыкального образования, и очень хотела, чтобы я его получила. И только я устроилась на работу в медсанчасть, как тут же пошла на занятия в вечернюю музыкальную школу. А также стала петь вместе с крёстной в любительском хоре. Им тогда управлял мой духовник отец Лаврентий. И мы с пяти утра обычно пели раннюю службу в Успенском храме.

– А почему вы решили переехать из Коми поближе к Лавре? – спрашиваю Галину Валерьяновну.

– У нас была большая семья, жить было тяжело. А крёстная там одна жила и в письмах постоянно приглашала нас к себе. Вначале с братом Михаилом мы поехали к ней на каникулах. Крёстная нас подвела к мощам Преподобного Сергия: «Прикладывайтесь и просите у Преподобного всё, что хотите. Если Богу будет угодно, он все ваши желания исполнит». Мне в Лавре очень понравилось, и, прикладываясь к мощам, я попросила святого Сергия о том, чтобы там пожить. И где-то через пару лет всё сложилось так, что я переехала в Загорск насовсем.

Сама же Мария Ивановна переехала в Сергиев Посад по благословению отца Владимира Жохова. Когда батюшке власти запретили служить в Коми, своим духовным чадам он посоветовал искать окормления у духовников Троице-Сергиевой лавры. И несколько его прихожанок переехали жить в Загорск, попав в духовные чада к известному старцу отцу Тихону (Агрикову). (Об этом угоднике мы рассказывали в публикации в № 616 «Веры»).

Когда отца Тихона из Лавры власти выгнали, он всем своим духовным чадам наказывал исповедоваться и подходить за советами к отцу Лаврентию (Постникову). Меня крёстная сразу же подвела к нему на исповедь. Батюшка поговорил со мной и взял в свои духовные чада. Он тогда был старше меня на двадцать лет, за плечами был уже богатый жизненный и монашеской опыт. И вот я стала во всех своих делах слушаться батюшку, и всё у меня в жизни складывалось хорошо. Но если что-то делала без его совета, то тут же попадала в большие искушения.

Однажды духовные чада батюшки пригласили меня на день рождения в Липецк. Я обещала, что приеду, если будет воля Божия. С батюшкой по этому поводу не посоветовалась. А уже перед самой поездкой подошла к нему за благословением, так, мол, и так, обещала приехать к своей духовной сестре. А отец Лаврентий сказал: «Ты же меня не спрашивала, как могла решить сама такой вопрос?» – «Ну, батюшка, люди же меня будут ждать!» – «Хорошо, езжай», – неохотно согласился он и через силу благословил меня на эту поездку. Пришла домой – и к вечеру сильно заболела, поднялась температура. А рано утром надо ехать в аэропорт. Приехала в Быково. Вдруг передают, что наш рейс откладывается – Липецк не принимает из-за нелётной погоды. Так весь день рейс и откладывали. Я извелась вся, перенервничала. Часа в три объявили посадку. До Липецка лететь всего сорок минут, а мы летим час, полтора – все уже волнуются, не случилось ли чего с самолётом. Наконец внизу показались огни большого города. Все обрадовались, а стюардесса объявляет: «Самолёт делает посадку в городе Москва в связи с плохими метеоусловиями Липецка». Так мы возвратились в Москву. Я приехала в Сергиев Посад, пошла на всенощную. Как раз помазание идёт, отец Лаврентий держит стручец. Я подхожу к нему, а он: «Ну, с приездом!»

А вот противоположный случай. Батюшка собрался в Липецкую область, на могилки к своим многочисленным духовным чадам, и меня благословил поехать. С ним ещё несколько человек собрались. А я как раз разболелась – сильная ангина, с утра температура поднялась. Ни разговаривать, ни делать что-то не могу. Подошла: «Батюшка, я, наверное, не смогу с вами поехать, болею сильно!» А он словно и не слышит: «Садись в машину!» Села, поехали. Мы всегда в дороге молились. Батюшка сам прочитал утреннее правило и акафист Спасителю. А каноны благословил читать мне. У меня ангина, я даже говорить не могу, но, раз батюшка благословил, стала читать. Сперва хрипела, кашляла, а минут через сорок ощутила, что горло больше не болит и температуры нет. Приехала в Липецк, полностью выздоровев.

Пришлецы на земле

– Отец Лаврентий несколько раз приезжал к нам сюда, в Сыктывкар, – продолжает Галина. – Первый раз это было лет 30 назад, мы ездили с батюшкой на мою родину в Мыёлдино. Зашли в полуразрушенный, без крыши храм Иоанна Предтечи. И под открытым небом там помолились, пропели тропарь Иоанну Крестителю. Батюшка тогда сказал, что храм обязательно возродится. В это трудно было тогда поверить, но его восстановили одним из первых в Коми.

В это время мой брат Аркадий ещё учился в школе, ему было лет 12. Отец Лаврентий гостил у нас дома, побеседовал со всеми и, выходя из комнаты, погладил Аркадия по голове: «Вот, будущий семинарист». Никто тогда даже не мог себе представить, что он будет учиться в семинарии и станет священником. Да и сам он об этом, конечно, не думал. А после армии приехал в Лавру. И когда крёстная подвела его к отцу Лаврентию под благословение, батюшка говорит: «Ну, Родине ты отдал свой долг, теперь должен послужить Богу». Дома брат ещё некоторое время был чтецом и ктитором в нашем Свято-Казанском храме, а потом поехал поступать в московскую семинарию. После её окончания и рукоположения он возвратился в Сыктывкар и владыка назначил его на приход в Максаковку. Приход там только открывался, и отец Аркадий предложил назвать его в честь прп. Сергия Радонежского, ставшего у всей нашей семьи небесным покровителем. И вот счастье: когда я через 22 года возвратилась на родину, то стала ходить в этот храм и как бы снова попала под покровительство нашего любимого святого. Это, конечно, чудо, что Преподобный Сергий и святитель Стефан Пермский соединили всю нашу большую семью в Боге. На сегодня из девяти братьев и сестёр остались только четверо. Но мы живём дружно, постоянно встречаемся.

Прописка в Загорске

Галина вспомнила, как она устраивалась на работу Сергиевом Посаде (тогда город назывался Загорском). Работая в медсанчасти, она никак не могла оформить прописку в городе, и получалось, что жила она там не совсем легально. Просто так в Загорске не прописывали – так что те, кто туда приезжал, прописывались вначале во Владимирской области. И хотя у крёстной был свой дом, власти никак не откликались на её просьбы прописать меня. Через несколько лет мне всё-таки удалось прописаться у пожилых матушек-монахинь, лаврских иконописиц. За одной из них, монахиней Антонией, я ухаживала. Она была прозорливой и умела находить нужные слова, чтобы помочь человеку в той или иной ситуации.

Тут меня пригласили перейти работать в санаторий, от Загорска отстоящий в 15 километрах. И когда я поехала устраиваться туда, меня возмутило, что прямо в отделе кадров меня стали загружать комсомольской работой. Я из Сыктывкара уехала от этого, а тут – то же самое! Мне хотелось другой жизни – во Христе. И я не согласилась там остаться, хотя мне сразу предлагали квартиру.

Прошло 10 лет, и меня опять пригласили в тот самый санаторий. Я обратилась к духовнику. Тогда отец Лаврентий болел, его заменял отец Косьма, который был духовником Лавры. Он внимательно выслушал меня и попросил подойти через три дня. Начал молиться, чтобы узнать волю Божию. Через три дня я подхожу к нему и слышу: «Да, есть Божья воля, перебирайся. Ничего не смущайся, тебе там будет хорошо». И меня потом уже ничто не могло остановить в решении переехать, хотя главврач с прежней работы никак не хотел отпускать: трижды приходил в нашу лабораторию, просил остаться, обещал дать общежитие, прописать. «А где же вы раньше были? – говорю ему. – Я сколько раз к вам подходила с этим вопросом. Хотя бы прописку дали постоянную». У меня-то временная была, но её через определённое время нужно было ходить продлевать. Главврач, устыдившись, отпустил меня.

В санатории я проработала 15 лет. Мне действительно там было очень хорошо, жила как в сказке. И работу любила, и жильё сразу получила. Молиться ходила в скит в Сабурово, что был недалеко от нашего санатория, – там пела на клиросе. И так получилось, что в этом скиту встретила своего будущего мужа. Уже здесь, на Севере, по благословению старцев Троице-Сергиевой лавры мы соединили свои судьбы. Сейчас живём вместе. Он служит при нашем храме чтецом и помогает мне ухаживать за тётей и за моей мамой, которой уже 83 года. Одной бы мне не справиться.

Большая жизнь

Когда я собирался уходить, к нашему разговору неожиданно подключилась Валентина, двоюродная сестра матушки Марии. Вспомнила, как они открывали молитвенный дом в Айкино.

– Это было в 1959 году, – рассказала Валентина. – Приехали мы вместе с отцом Сергием Паршуковым, будущим схимонахом Кириком, в Айкино. Поселились все в одном доме. Он служил, а мы с Марьей Ивановной вдвоём пели на клиросе. У отца Сергия тогда даже рясы не было. И вот я взяла шёлковую штору и сшила ему рясу. Вот так у нас всё начиналось...

Мы с Марьей Ивановной одногодки, обеим по 74 года. Вместе из Мыёлдино в Максаковку переехали, вместе ходили молиться в Кочпонский Свято-Казанский храм к отцу Владимиру Жохову – такой добрый батюшка был, такого я больше в своей жизни не видела. Марья Ивановна хоть и сердечница была (частенько сердце у неё болело), но никакие лекарства не принимала, уповала только на помощь Божию. Я её ругала за это, но она меня не слушалась. Бывало, полный дом у неё людей – со всех уголков страны приехали, она всех на кровати, на диваны уложит, а сама бросит свою фуфайку где-нибудь в угол, там и спит. С вечера замочит большую кастрюлю макарон, луку туда покрошит и на плиту поставит вариться. Все едят, нахвалиться не могут, так вкусно. А домой вернутся, приготовят точно так же – нет, что-то не то, невкусно. Это мне многие рассказывали...

За свою жизнь матушка Мария (Паршукова) привела к Богу многих людей и сама послужила во славу Божию. Сейчас те, кто бывал у неё в Сергиевом Посаде, приезжают навещать матушку в Максаковку. Несмотря на своё тяжёлое состояние, она и сейчас постоянно молится за всех родных и близких.

Помолитесь о здравии болящей монахини Марии и вы, дорогие читатели газеты «Вера».

Евгений СУВОРОВ
Фото из семейного архива Галины Беляковой

Духовное окормление у старцев Троице-Сергиевой Лавры

Настоятельница Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевского женского монастыря в Дивеево игумения Сергия (Конкова) поделилась воспоминаниями об общении со старцами Троице-Сергиевой Лавры.

В советские годы Троице-Сергиева Лавра была одним из духовных центров, куда стекалось множество паломников со всей страны за духовной помощью и окормлением. Я помню многих лаврских духовников -
схиархимандрита Пантелеимона (Агрикова),
архимандрита Серафима (Шинкарева),
архимандрита Сергия (Петина),
схиархимандрита Михаила (Бадаева),
архимандрита Кирилла (Павлова),
архимандрита Наума (Байбородина),
архимандрита Лаврентия (Постникова),
архимандрита Венедикта (Пенькова).

В детстве и юности мне довелось окормляться у архимандрита Серафима (Шинкарева). Старец всех спрашивал: «Деточка, а слушаешься ты родителей? Слушайся родителей и будешь беспечальна и беспопечительна». На примере жизни моих родителей, которые заботились о своих родителях, я убедилась, что заповедь пятая Ветхого Завета: «Почитай отца твоего и мать - да благо тебе будет, и будешь долголетен на земле», - и сейчас действует. Родители мои прожили благополучную жизнь и скончались в восемьдесят три года, хотя отец был из семьи недолгожителей. За послушание родителям Господь давал радость.

Вокруг духовников Троице-Сергиевой Лавры формировалась среда обитания духовных чад, многие из которых стремились поселиться поближе к Загорску. Устраивались на работу в музеи, на почту, в типографию, больницы. Читали Неусыпаемую Псалтирь, составляя двадцатки для чтения. Читали Библию, Евангелие, душеполезные книги репринтного издания: авву Дорофея, Иоанна Лествичника, «Добротолюбие», Исаака Сирина, Симеона Нового Богослова, святителя Иоанна Златоустого. Регулярно приступали к Таинствам Исповеди и Причастия.

Под воскресные и праздничные дни, когда Трапезный храм Лавры не закрывался, ночью читали Последование ко Причастию для паломников и пели акафисты Спасителю и Божией Матери.

В России в этот период не было ни одной действующей женской обители. Первым был открыт в 1989 году Толгский женский монастырь под Ярославлем. Мы ездили в Пюхтицкий женский монастырь в Эстонию, в Киев в Покровский и Флоровский женские монастыри, посещали и Дивеево, где не было открыто ни одной церкви, но жили дивеевские старицы (среди них монахиня Евфросиния (Лахтионова), впоследствии схимонахиня Маргарита), у которых хранились некоторые святыни - вериги преподобного Серафима, чугунок.

Когда мне исполнилось двадцать лет, моя мама привела меня к архимандриту Серафиму и сказала, что хочет сейчас знать, как буду я устроена. Старец сказал: «Она будет монахиней». В это время я была студенткой медицинского института. Мама моя возразила: «Батюшка, да это же скучно», - а старец: «Мне не скучно, и ей не будет скучно!». Мама опять: «Батюшка, это же одиноко», - а старец: «Мне не одиноко, и ей не будет одиноко».

В двадцать три года, то есть через три года, архимандрит Серафим направил меня в Рижскую пустыньку к архимандриту Тавриону (Батозскому) подать поминовение за своих родственников. Я много раз была в Пюхтицком монастыре, а в Рижскую пустыньку приехала в первый раз, и мне так все там понравилось! Лес со всех сторон, небольшой скит - от Рижского Свято-Троице-Сергиева женского монастыря - с двумя храмами: Преображения Господня и Иоанна Лествичника. На монастырском кладбище остановилась у могилки, где на кресте было изображено распятие Христа, и плакала, что мне никогда не поступить в монастырь, так как я только что окончила институт (шел 1969 год), и нужно было три года отрабатывать. Просила прощения у Господа, вспомнив, что в возрасте шести лет, когда мама ставила нас около солеи в Трапезном храме Лавры, выходящий из алтаря батюшка (это был иеромонах Савва, будущий схиигумен Псково-Печерского монастыря) погладил меня по головке, дал медальончик и сказал: «Будущая монашка». Я была подвижной и сказала: «А я не собираюсь быть монашкой»…

Я подошла к Преображенскому храму и на его ступенях услышала слова проповеди архимандрита Тавриона: «Кто положил на сердце работать Господу, да не отступит от этой мысли. И в оное время Бог совершит это». Я четко расслышала слова и запомнила их на всю жизнь - поняла, что Сам Господь через старца Тавриона дал мне ответ. Стала готовиться к поступлению в монастырь. Правда, первым препятствием к этому стала моя мама, которая сказала, что не для того они с отцом меня растили, чтобы на старости лет некому было подать им кружку воды, и благословила учиться дальше в ординатуре. Я подала документы, пошла к архимандриту Серафиму за благословением, а он четко ответил: «Пустое это дело, деточка! Хватит с тебя учиться». Я поехала забирать документы, а мне их не отдали, сказали, что я стопроцентно пройду по конкурсу. Но через десять дней документы пришли по почте с пометкой: «Вы не прошли по конкурсу, потому что у Вас не московская прописка, а Московской области».

Так я жила в ожидании исполнения воли Божией. Отпуска проводила в Пюхтицком монастыре. Мое намерение учиться дальше Господь исполнил через десять лет, когда на мое имя пришло направление в ординатуру в мой институт, куда я не хотела поступать, потому что меня знали как отличную студентку, но не знали, что я верующая и хожу в храмы Москвы. Я жила не в общежитии, а на квартире у верующих бабушек. Я была уверена, что старец не благословит меня учиться, так как семь лет назад не дал благословения. И каково было мое удивление, когда архимандрит Серафим сказал: «Хорошее это дело, деточка, иди и учись!». Я ему напомнила, что когда я семь лет назад хотела учиться, то не получила благословение. На что он ответил: «Тогда ты сама просилась, а теперь тебя посылают». Я спросила: «Может быть, мне попроситься в Пюхтицкий монастырь, где я еще студенткой проводила каникулы, а потом и отпуска?». На это старец сказал: «Поезжай, но вряд ли тебя возьмут».

Я поехала в Пюхтицкий монастырь, обратилась к игумении Варваре, с которой была знакома. Объяснила ситуацию. Она обещала спросить благословения приехавшего на один день митрополита Алексия (Ридигера). Сказала, чтобы я молилась. Утром после Литургии я подошла к игумении Варваре за результатом. Она ответила: «Вот тебе архиерейское и игуменское благословение: иди учись и помогай верующим». А старец раньше уверенно сказал, что вряд ли меня возьмут. Ничего случайного не бывает.

Когда я училась в институте, то скрывала, что я верующая, и не могла без скорби слушать слова Священного Писания: Кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем, прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий, когда приидет в славе Отца Своего… (Мк. 8, 38) Эти слова меня укоряли и сокрушали сердце. И вот на мое сокрушение и скорбь призрел Господь и дал мне такую решимость, что когда я поехала по распределению на работу в город Александров Владимирской области, то надела крест на цепочке и больше его никогда не снимала (ни на медосмотре, нигде). Открыто ходила в храм в Александрове, читала шестопсалмие. Так я пошла в ММСИ продолжать учебу в ординатуре, которая длилась два года. По окончании ординатуры мне предложили остаться на кафедре работать, но старец сказал, что веру потеряю, и я отказалась.

Через полтора года после кончины архимандрита Серафима родители отпустили меня в Рижский Свято-Троице-Сергиев женский монастырь, а архимандрит Наум благословил, и с работы удивительным образом отпустили без отработки. Так в 1981 году я стала насельницей Свято-Троице-Сергиева женского монастыря. Через три года игумения Магдалина по благословению митрополита Леонида Рижского и Латвийского переводит меня благочинной в Рижскую пустыньку. Когда я приехала в Спасо-Преображенскую пустынь, я вспомнила, как пятнадцать лет назад плакала, что мне никогда не поступить в монастырь, а Господь невозможное сделал возможным.

В ноябре 1991 года по благословению Святейшего Патриарха Алексия меня переводят во вновь открывшийся Свято-Троице-Серафимо-Дивеевский монастырь настоятельницей. Многие из насельниц Рижского монастыря, которые окормлялись у старцев Троице-Сергиевой Лавры и которых я знала еще до монастыря, стали игумениями вновь открывшихся в России святых обителей.

Монашеское житие - «искусство из искусств и наука из наук» - требует, как всякое искусство, ремесло и наука, первоначального обучения у знатоков и мастеров. И врачебной науке душ - любомудрию - есть нам полная возможность научиться от того, кто долговременным и продолжительным опытом стяжал навык к ней. Преподобный Иоанн Лествичник говорит: «Как идущий без проводника легко сбивается с пути и заблуждается, так самочинно проходящий монашескую жизнь легко погибает, хотя бы он знал всю мудрость мирскую».

Молитва - царица добродетелей. Рождается она от живого чувства благоговения к Живому Богу. Внимание к помыслам и непрестанная молитва - и есть та мысленная деятельность, из которой слагается «умное делание» - это самое действенное средство для стяжания чистоты сердца и ума.

Благодарение Богу, что есть и в настоящее время старцы, стяжавшие сию добродетель внутренней молитвы и обучающие своих чад, как обучал преподобный Серафим: «Учись умной молитве сердечной, как учат святые отцы в „Добротолюбии”, ибо Иисусова молитва есть светильник стезям нашим и путеводная звезда к небу. Одна внешняя молитва недостаточна. Бог внемлет уму, а потому те монахи, кои не соединяют внешнюю молитву с внутреннею, не монахи, а черные головешки».
В год 700-летия со дня рождения преподобного Сергия Радонежского мы много говорим и слышим о том, что Лавра Преподобного стала для многих русских иноков духовной колыбелью. Здесь они открывали для себя монашескую жизнь, учились молитве и послушанию.

19 декабря 2017 года, в день памяти святителя Николая, исполнилось бы 90 лет архимандриту Науму (Байбородину), до пострига носившему имя Мирликийского чудотворца. 60 лет батюшка являлся насельником Свято-Троицкой Сергиевой лавры, а теперь по кончине в канун праздника Покрова Пресвятой Богородицы, верим, пребывает в обителях вечных. Для кого-то и его молитва была покровом.

Старца вспоминают чада, ученики, сослужители-собратья, матушки игумении...

«Иисусова молитва была его основным деланием»

Матфей, епископ Шуйский и Тейковский:

Трудно о таких людях говорить... Это великий человек. Те семена, которые он посеял на всероссийской ниве церковной, еще дадут плоды, которые мы увидим.

Он и в прошлое своим взором проникал, и в будущее - как пророк. То, что он говорил, - всё сбывалось. Знал, что пройдено каждой душой; мог обличить, если у человека были нераскаянные грехи. Но старался так его направить, чтобы впредь он смог уберечься от козней вражиих. Много и чудес бывало.

Сам отец Наум был очень строгим монахом. Никогда не было такого, чтобы он правило пропустил без какой-либо уважительной причины; больным приходил на братский молебен. Всегда присутствовал на полунощнице. В это время можно было взять у него благословение, о чем-то спросить.

Монашествующих, как, впрочем, и мирян, наставлял в Иисусовой молитве. Сам жил молитвой и радел о возрождении умного делания, разоряемого у нас в стране при безбожной советской власти. Написал по этой теме кандидатскую диссертацию. Практиковал умное делание и других вдохновлял подвизаться: «Раньше, - недоумевал порой отец Наум, - пятисотница была элементарным деланием монашествующих. Мы-то почему ее сейчас не берем на вооружение?» Всем по-разному благословлял: кому сотницу, кому тысячу. Учил правильному дыханию при молитве. К каждому подходил индивидуально. Молитва - это сокровенное делание, никаких общих советов тут быть не может.

Про апостолов сказано: явились им разделяющиеся языки как бы огненные… (Деян. 2:2-3). Святой Иоанн Предтеча указывал на то, что Сын Божий будет крестить Духом Святым и огнем (Лк. 3:16). И как желал бы, чтобы огонь уже возгорелся! (Лк. 12:49), - говорит Господь. В отце Науме чувствовалось это огненное дыхание.

Мне случалось нести у него послушание письмовода. Я видел, что письмо даже еще не вскрыто, а батюшка уже знал его содержание и ответ, который надо отправить по указанному на конверте обратному адресу. Его прозорливость поражала, как и глубина даваемых им кратких ответов. Он никогда не распылялся. Смотрел в корень. Ведь можно всё красноречиво обосновать, а суть уйдет. Отец Наум всегда отвечал кратко и по делу. Одного-двух его слов было достаточно, чтобы понять, что делать.

Исповедовал отец Наум всегда очень глубоко. Главное, как это следовало из его духовнической практики и из опыта исповеди у него, - добиться сокрушения, подлинного раскаяния. Когда исповедь поверхностна, может быть, надо обратить внимание на те грехи, которые позволят человеку ощутить сокрушение. Отец Наум это умел. Мог обличить любого высокоумного ученого. Валерий Яковлевич Саврей, профессор МГУ и Московской духовной академии, привез к нему как-то раз пятерых академиков: математика, филолога и еще кого-то. И каждому отец Наум задал такой вопрос из его области знаний, на который им не под силу оказалось ответить. Так он мог обратить даже самых самоуверенных к Богу. Смирится человек немножко, поймет ограниченность своего ума, и сердце евангельским истинам открывается.

Старец радел о возрождении в обителях жизни по святоотеческим уставам. Благословил издать устав Пахомия Великого и раздавал нам для изучения и освоения. У батюшки много издавалось, по крайней мере, для чад проповедей, трудов. Огромным количеством святоотеческой литературы он нас всегда снабжал. Мы всё это по его благословению читали.

Многих святых батюшка очень любил. Например, преподобного Амвросия Оптинского. Просил нас выборку сделать из его наставлений - помню, и я этим занимался. Отец Наум как-то сокровенно переживал жизнь этого святого: в себя впитывал это благодатью растворенное бытие и нам пытался привить вкус к такой жизни. Через восприятие отца Наума и мы святоотеческий опыт как-то живо воспринимали и пытались в чем-то святым Отцам подражать. Батюшка называл преподобного Амвросия Оптинского пророком XIX века. Да и сам отец Наум был для нас пророком наших времен.

Батюшка за людей молился, а народ его вымаливал

Архимандрит Лаврентий (Постников), насельник Свято-Троицкой Сергиевой лавры:

Отец Наум служил Богу и людям. Всем угодить невозможно. Когда он говорил наставления, кто-то легко и радостно воспринимал его слова, другие отходили опечаленные (см. Мф. 19:22).

Мы прожили рядом с отцом Наумом почти 60 лет. Плохого я ни в нем, ни от него за все эти годы ничего не видел. Подход к людям у него был свой. Когда мы придерживаемся канонических правил и не отходим ни вправо, ни влево - наш путь правильный. К отцу Науму и шли люди, чтобы уточнить: не уклонились ли они от заповеданного пути. Если бы он говорил что-то не то, верующий народ бы за ним не шел.

Отец Наум был тружеником. Когда он молился - я не знаю. Он всегда был на людях, весь в их нуждах, во всё вникал. Раз с народом всегда находился, поучал их, как надо жить, молился за всех, значит, и народ за него молился. И наверняка, даже если батюшка согрешал, народ своего старца вымаливал.

«У таких великих старцев только Суд Божий может определить их духовный КПД»

Архимандрит Захария (Шкурихин), насельник Свято-Троицкой Сергиевой лавры:

Мы жили с отцом Наумом рядом, у нас келии были на одном этаже. Иногда пересекались на трапезе. Он был строг. Замечания делал. Иногда скажешь что-то не то или во внешнем виде у тебя что-то не так - всё видел. Но всегда по делу выговаривал.

В монастыре тесное общение между братиями. Всегда видно: человек молится или просто так, «ворон считает». Отец Наум молился. Он, конечно, много времени приему народа уделял. Но на службе старался сосредоточиться, напряженно вникал в слова богослужения. Про синодики, когда его однажды спросили, почему он их не читает, говорил: «Пусть их молодежь читает, чтобы у них помыслов поменьше было».

У таких великих старцев только Суд Божий может определить их духовный КПД. Сейчас окормлять народ в нашем современном мире очень сложно. Владыка Феогност Сергиево-Посадский, наш наместник, всегда очень удивлялся, как отец Наум всех может помнить: кто где в епархиях, в каких отдаленных монастырях, в каких малых городах да в заброшенных деревеньках, и при этом у кого какие горести, проблемы, внутренние искушения. Что-то кому-то отсылал, через кого-то передавал… Получал письма, писал ответы.

Помню, как-то к нему приехали одни рабы Божии - у них масса проблем, жить негде… Он их сразу благословляет: «Поезжайте туда-то. Вот как раз, - подзывает кого-то, - туда люди едут. Дом сейчас пустует. Там и будете жить». Лишенные крова туда поехали; их сразу поселили, они там прожили несколько лет. Потом им говорят: «Всё, съезжайте». Им, конечно, жалко было оставить то, что было нажито за эти годы, но оставили уже всё это для следующих жильцов. А у них как-то жизнь дальше устроилась. Всё по его молитве происходило гладко и точно само собой. Также было и у монашествующих - все проблемы, и внутренние, и чисто житейские, бытовые, по благословению отца Наума разрешались.

Господь сотворил чудо

Иеросхимонах Валентин (Гуревич), духовник московского Донского ставропигиального мужского монастыря:

Одно время после тяжелой операции я жил в Вознесенском Оршином монастыре Тверской епархии. Там недалеко от монастыря находится селение Эмаус. Видимо, в свое время какой-то благочестивый помещик дал такое название своей вотчине. А рок-группы почему-то тяготеют к такого рода топонимам. Им нравятся библейские названия: Назарет, Эмаус и т.д. И вот они облюбовали это село для проведения рок-фестиваля. Так как село находится в чистом поле, то звук от колонок с усилителями оглушал всю округу. Такое было попущено искушение. Тогда матушка Евпраксия (Инбер), настоятельница Вознесенского Оршина монастыря, получила от архимандрита Наума благословение: всем читать акафист Архангелу Михаилу. Отец Наум очень почитал Архистратига - ему посвящены теперь уже два монастыря на родине старца: женский в его родном селе Мало-Ирменка Ордынского района Новосибирской областии и мужской в близлежащем селе Козиха. Промыслительно и то, что 40 дней отца Наума пришлись на празднование памяти Архангела Михаила и всех Сил Бесплотных. Матушка игумения со всеми сестрами и девочками из монастырского приюта, а также я, проживавший тогда в монастыре, - мы все стали читать акафист Архангелу Михаилу. И Господь сотворил чудо. В монастыре водворилась тишина. Это было, действительно, чудо, потому что стоило выйти за ограду обители, как музыка гремела; делаешь шаг назад в монастырь - и тишина! Я сам несколько раз проверял - выходил за заборчик и заходил: буквально метр, а за низенькой символической оградой не слышно этого грохота. Это необъяснимо с точки зрения законов физики.

Другой пример. Чада отца Наума активно обращали к вере своих знакомых и коллег. Так, ныне профессор Московской духовной академии и Сретенской семинарии Алексей Иванович Сидоров в то время еще преподавал в МГУ, где помог креститься учившейся на отделении славянской филологии финке Кирси Марита Ритониеми. Она так же, как и он, вошла в число духовных чад архимандрита Наума. Приняла монашество. Одно время была настоятельницей Вознесенского Оршина монастыря, а потом правящий архиерей, преобразовав Тверское подворье обители в самостоятельный Свято-Екатерининский монастырь, направил матушку Иулианию (ее имя в постриге) туда игуменией. Время от времени возникали искушения, враг противодействовал возрождению монастырей. Тогда матушки Иулиания и поставленная на ее место в Вознесенский Оршин монастырь Евпраксия вместе могли беседовать с чиновниками, а все сестры и девочки приюта в это время пели в храме Трисвятое. И всё - слава Богу - улаживалось.

«Все мы под его молитвой как под покровом находились»

Игумения Елена (Богдан), настоятельница Свято-Воскресенского женского монастыря г. Мурома Муромской епархии Владимирской митрополии:

Это Божий человек. Святой жизни. Его мама схимонахиня Сергия была очень благочестивой женщиной. Жили они под Новосибирском. Дети у нее все умирали во младенчестве. Когда на Николин день 90 лет назад у нее родился очередной мальчик - тоже слабенький, - она молилась: «Господи и Матерь Божия, оставьте мне его, пусть он будет как святитель Николай». Ее материнская молитва была услышана. Младенца окрестили с именем Николай. Он всю свою жизнь, как святитель Николай, посвятил служению Богу и людям - это самое главное.

Монах он был исключительный для нашего времени. Подвизался по древним монашеским уставам. Сам был делателем послушания и нас наставлял в самоотречении. Послушание - превыше всего.

Очень помогал нам своей молитвой. Когда у монашествующих случались искушения, Господь попускал согрешить, отец Наум вымаливал даже сильно израненных грехом. Как-то незримо всё управлялось, души врачевались. Все мы под его молитвой как под покровом находились - чувствовалось это. Думаю, что и сейчас Господь даст ему такое благодатное состояние помогать всем, кто будет прибегать к нему.

Подражатель преподобного Сергия

Игумения Олимпиада (Баранова), настоятельница Покровского Хотькова ставропигиального женского монастыря:

Самый добрейший, самый святейший - что еще об отце Науме сказать?! К каждому человеку у него был свой подход. Монашествующих батюшка наставлял неустанно молиться, не забывать Иисусову молитву - это самое главное. А все житейское - приложится (Мф. 6:33), - напоминал нам. Знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду прежде вашего прошения у Него(Мф. 6:8). Сам он был очень достойным монахом без преувеличения сказать - подражателем преподобного Сергия. Нашему монастырю, где почивают мощи родителей Игумена земли Русской, батюшка помогал и помогает молитвами, причем непрестанными.

Батюшка очень любил монахов

Иеромонах Николай (Елачев), благочинный Николо-Шартомского мужского монастыря Шуйской епархии Ивановской митрополии:

Батюшка навсегда останется в наших сердцах. В Николо-Шартомском монастыре вся братия собрана им. Многих из нас он извлек из самой пучины мира и наставил на путь ко спасению. Все мы по его благословению и его молитвами пришли в обитель Господу послужить и сейчас благодарны за это ему.

Сколько из его чад уже хиротонисано во епископов, митрополитов! Скольких он вырастил игуменов, игумений, священников добрых подарил пастве Христовой, монахов и монахинь для Церкви нашей святой воспитал.

У батюшки была своя методика обращать в монашество. Благословит тебя, ранее куролесившего по жизни мужика, храм восстанавливать: пока трудишься над развалинами, такой искус пройдешь! Так тебя враг потреплет, что сам поймешь, что в жизни главное. Аскетика из отвлеченного занятия насущной необходимостью становилась. Многие храмы у нас братия, прежде чем прийти в монастырь, возрождала в Новосибирске, Приазовске и других городах.

Годы проходили, прежде чем отец Наум благословлял на монашество. Только ему как старцу и было открыто, куда склоняется та или иная душа. Кому-то он сразу мог сказать, что его путь - монашество, другому через 3 года, третьему через 5 лет. Каждому индивидуально - когда человек становился к этому готов.

Радовало батюшку наше послушание Богу, Евангелию, тому, что Господь через старца нам открывал. А наши грехи его огорчали. Бывало, если по своеволию действовать начнем, тут же набедокурим и к нему возвращаемся: «Что делать-то теперь?..» Отец Наум по-отечески принимал, не гнал кающегося.

Мог он обличить и самый тайный твой грех - даже подчас как-то незаметно, через кого-то, но тебе всё открывалось и ты начинал понимать, в чем надо покаяться. У всех нас есть свои немощи. Но старец знал, кто какое наставление может понести: кому-то мог при всех взбучку устроить, но не по страсти, а для вразумления; а кого-то потихонечку наедине в чувство приводил.

Батюшка очень любил монахов. Весь воодушевлялся, когда кто-то за благословением на монашество приезжал к нему. Даже если просто человек в обитель собирался поехать потрудиться, пожить при монастыре, уже старец ликовал.

Отец Наум всегда наставлял: «Читайте Евангелие - там всё написано». Для нас он старец: знаем, что говорил нам не от себя, а открывал волю Божию.